Интервью с Дмитрием Захаровым: «Попасть в ожидания аудитории — как выиграть в лотерею»

Автор романа «Средняя Эдда» рассказал о создании книги, о влиянии критика Лены Макеенко на сюжет произведения, опыте самостоятельного издания дебютного романа и о недооцененных российских книгах и писателях.

 

Дмитрий, начнём издалека. Расскажите, как вы пришли в писательскую деятельность, почему взялись за литературу?

История настолько давняя, что мне даже трудно извлечь её корни. Сколько себя помню, я что-то писал. У мамы, по-моему, даже хранятся первые попытки рассказов, написанных лет в шесть. Я сочинял продолжения книжек, которые мне нравились, например, «Урфина Джуса и его деревянных солдат».

Что-то условно свое появилось годам к семнадцати — тогда я написал большую повесть. Знаете, плох тот старшеклассник-гуманитарий, у которого нет повести о дьяволе, и у меня такая тоже была. И вот этот текст попал к известному красноярскому фантасту Андрею Лазарчуку, который вёл в городе литературный семинар. Андрей Геннадьевич пригласил меня к стать его семинаристом, и с тех пор пошло-поехало.

Как я понимаю, писательская деятельность не стала основной, если не секрет, чем зарабатываете на жизнь?

Я долгое время работал журналистом, был корреспондентом, а потом редактором «Коммерсанта». А когда ушел из газеты, оказался в пиар-поле: работал консультантом по антикризису, спичрайтером, и по-прежнему решаю подобные задачи для бизнес-структур.

Хотелось бы уделять больше времени книгам и писательству?

Хотелось бы, но, не секрет, что сейчас состояние российского книжного рынка мало кому позволяет сделать профессию писателя источником своего существования. Будем надеяться, что однажды это изменится.

Как вы считаете, при каких условиях писатель всё-таки может на своих книгах зарабатывать?

Мне кажется, и всегда про это нужно помнить, даже тем, кому представляется, будто он страшно гениален, что во главе угла всегда фактор удачи. Звёзды сошлись именно так, а не иначе, именно сейчас, а не потом.

Мы же все знаем уже хрестоматийную историю Джоан Роулинг, которой долго отказывали издательства. И хоть я большой поклонник Роулинг, люблю её книги, хорошо представляю себя на месте этих издателей: получив рукопись её первого романа, не факт, что и я различил бы тот сумасшедший потенциал, который, как выяснилось, скрывался в книге.

Очень трудно предсказать, чего хочет читательская аудитория, и попасть в ее ожидания — как выиграть в лотерею. Вот сейчас «Редакция Елены Шубиной», запустив серию «Актуальный роман», делает довольно смелый шаг, потому что есть устойчивое мнение- на отечественном издательском рынке книги про здесь и сейчас не востребованы, человеку хватает актуальности в телевизоре, за окном, ещё где-то, и в книге он ее не хочет. В скором времени, увидим, так ли это.

Но все, что я говорю об удаче и непредсказуемости, конечно, не отменяет необходимости уметь рассказывать историю. Если у тебя нет того, что заинтересует людей или ты не умеешь свой рассказ выстроить — ничего не получится.

Расскажите, как появилась идея романа «Средняя Эдда»?

Я, наверное, совру, если скажу, что точно помню тот момент, когда меня, хм, пронзила молния озарения. У меня был некоторый опыт, который упаковался в несколько эпизодов, показавшихся мне интересными. А еще были какие-то зарисовки и даже отдельные фразы, которые я постепенно складывал в свой «писательский дневник». И вот накопилась критическая масса, мне стало казаться, что я вижу канву истории, которую могу попробовать рассказать.

При этом в процессе работы она серьёзно трансформировалась. Например, существенное влияние на «Эдду» оказала моя подруга Лена Макеенко — талантливый литературный критик, литературный менеджер, Лена, которую мы к огромному несчастью потеряли в этом августе. Она была одним из первых людей, с кем я советовался, показывал первые наброски текста. И именно благодаря Ленкиной рекомендации, например, в романе появилась линия избрания кандидата Махина в Государственную Думу, вокруг которой строится политтехнологическая интрига. Ситуация была такая: мы с Леной общались по совершенно отвлеченному поводу, но, зацепившись просто за какую-то аналогию, я ей рассказал, как вёл избирательную кампанию одного персонажа. И Лена строго спросила: «А почему ты вот про это не напишешь?!» Я ответил, мол, да ну, кому это интересно, ерунда какая-то. Но она сказала: «Нет, как раз это и интересно». Прошло много времени, может быть, с полгода, и я решил, что Лена права. А потом как-то довольно быстро сел и написал эту линию.

Фрагмент книги

Алексей Портнов (редактор) анонсируя книгу, поделился, что редактура шла со скрипом, а потом в один момент случилось озарение, когда книга собралась и легла. Расскажите поподробнее, как работали с редактором, какие сложности возникали?

Мне кажется, Алексей чуть-чуть драматизирует эту историю. Но это нормально, он очень неравнодушно отнесся к тексту, и за это я ему страшно признателен. На самом деле, у нас с Алексеем было абсолютное взаимопонимание по 99% текста. У него, как у редактора, были пожелания по, скажем, пояснению некоторых эпизодов к роману для читателя. И мною были добавлены значительные объемы, появились новые главы. Но вот какая штука: все время работы над «Эддой» мне казалось, что я даю слишком явные наводки, слишком рано проясняю, что же происходит, и, собственно, оголяю интригу. Излишне упрощаю текст. Но на финальном этапе Алексей убедил меня, что есть моменты, которые требуют более наглядной что ли взаимоувязки. Я согласился с ним, так как его профессиональный взгляд важнее — я не могу сам себя «оперировать». Ну и вот эти правки вносились в самом деле прямо перед вёрсткой. Но, насколько мне известно, так бывает нередко.

Что вам нравится в писательской работе, есть ли условия, при которых немедленно прекратите писать?

У меня был период, когда я не писал. Из этого ничего не вышло.

Графомания в хорошем смысле слова, как потребность все же должна присутствовать в жизни автора.

Если же её нет, наверное, можно найти кучу других занятий: и интересных, и полезных, и, может быть, куда более денежных. Однако лично мне плохо, когда я не пишу.

Что в писательской деятельности самое приятное?

Мне нравится момент, когда структура текста, наконец, сформировалась. У меня обычно в начале работы россыпь эпизодов, и только постепенно что-то вырисовывается. И вот когда для самого себя пазл сложился, тогда, тогда ты чувствуешь, что все не зря.

Расскажите, с какими сложностями столкнулись, публикуя первое произведение, как попали в крупное издательство?

Ну, мой первый роман «Репродуктор» ни в какое издательство не попал. Он был издан электронной книгой, в этом виде и существует. Но с ним связан небезынтересный для меня опыт.

Друзья подбили меня провести эксперимент — собрать на «Репродуктор» деньги через краудфандинг. Мне показалось, что это вполне себе челлендж. За месяц мы собрали больше ста тысяч рублей.

Однако к литературе вся эта работа не имела никакого отношения. И хотя с коммерческой точки зрения опыт можно было признать удачным, я понял, что больше не хочу его повторять — не хотелось работать еще и маркетологом на полставки.

Второй роман — «Кластер» — был издан в Красноярске. Про его переиздание в Москве несколько раз заходила речь, но все обрывалось до того, как текст отправлялся в печать. Очень надеюсь, что можно будет вернуться к его судьбе, если с «Эддой» пойдет всё хорошо. «Кластер» для меня важный роман. Что же до вопроса, как я попал в РЕШ, то тут история вот какая: моим «агентом» выступил добрый друг Шамиль Идиатуллин, с которым мы еще и вместе работали в «Коммерсанте». Шамиль передал текст, его прочитала Елена Шубина, и решила, что готова взяться за его издание. Чему я не только был, но и по-прежнему страшно рад.

Сейчас продолжаете писать, над чем работаете?

Некоторое время я писал параллельно два роман. Это потом я решил сконцентрироваться на «Эдде», и закончил ее. Вторая же книга серьезно от нее отличается, это что-то близкое, скорее, к подростковой или, может быть, young adult литературе. История про двух подростков, попадающих в очень специальный военный лагерь, где их учат делать очень специальные вещи. Один из них — выдающийся совершенно во всех дисциплинах человек, а второй — наоборот. Но они оба становятся частью большой интриги, связанной с создателями этого странного мира.

Читаете ли вы современную прозу: российскую, зарубежную? Какие книги предпочитаете?

Стараюсь читать. Много нон-фикшна, но и фикшн тоже. Я, например, очень люблю прозу Марии Галиной. Я большой фанат её романа «Малая Глуша», я фанат «Автохтонов». Мне кажется, что роман Шамиля Идиатуллина «Город Брежнев» — очень важное высказывание. Очень важный для меня автор Владимир Сорокин Я могу перечислять и перечислять. Люблю истории Линор Горалик про Агату, «Дом правительства» Юрия Слезкина — прекрасный. И так далее.

Но когда спрашивают о литературных пристрастиях, хочется сказать не столько о тех авторах, которые хорошо известны, сколько о тех, кто, на мой взгляд, должен быть известен не меньше, но по какой-то причине остается в тени. Скажем, роман Сергея Жарковского «Я, Хобо» — выдающийся текст для отечественной фантастики. Мне кажется, что издатели упустили какой-то удивительный шанс, этот роман должен был бы превратиться в наши «Звёздные войны», обрасти кучей поклонников, фанфиков. Жарковский прекрасен, как с точки зрения сюжетообразования, так и конструирования языка будущего, который интуитивно нам понятен, но другой. Это отличная и очень сложная штука.

Что вы можете пожелать читателям?

Я бы хотел пожелать читателям найти те книги и тех авторов, с которыми они дышат в унисон, которые дают им нужные эмоции. Для меня очень важно, чтобы текст был не только для ума, но и, что называется, хватал за живое. Тебе страшно. Или весело. Или ком в горле. И все из-за книги. Мне кажется, для читателя нет ничего лучше.